На обложке компакт-диска заботливо выведена замануха: "Ограничение по возрасту: до 18 лет". Проект братьев Торч, костяка группы "Сексуальные меньшинства", — "холодная десятка" — это творческое переосмысление "горячей десятки" современной российско-украинской популярной музыки.
Творцы этой незабываемой пластинки нацелены на благородное революционное дело — осмеяние мещанства и пошлости массовой культуры с высоты ... С высоты чего — чуточку позже.
Массовая культура, по братьям Торч, это "сексуальные меньшинства", которые "не только название группы, но и на сегодняшний день БОЛЬШИНСТВО" — так написано на внутреннем развороте обложки. А меньшинство, составляющее духовную элиту, — это "ГЕТЕРОСЕКСУАЛИСТЫ — братья ТОРЧ и их сподвижники".
Из глубокого уважения к своим читателям я не буду навязывать свое мнение об этом чуде отечественной музыкальной культуры прежде, чем совершу беспристрастный обзор самих песен. Сделать это будет совсем не сложно, потому что революционный протест братьев Торч затрагивает исключительно тексты песен, оставляя саму оригинальную музыку в девственно неприкосновенном состоянии. Если убрать слова Торчей, то останется та самая "горячая десятка" со своими меладзами и линдами. Но вот слова...
На обложке компакта изображен лукаво улыбающийся зеленомордый паренек. В ногах молодого Че Гевары отбойный молоток — им он разроет могилку, в руках — гитара — сыграет отходную. На счет "раз, два, три, четыре" включается плясовая музыка. "Позишн намбер файф — живая ты не в кайф". Слегка сипловатый голос как бы Богдана Титомира призывает милую умереть, ему просто невмоготу видеть ее живой. Он повторяет это весело и по многу раз: "Милая моя умри, милая умри, милая моя умри". Милую ему не жалко, ему вообще до фени, умрет она или не умрет. И нам ее не жалко — нехай помрет.
В следующем лирическом напеве настроения то ли 70-х, то ли 80-х: "В каком неведомом гробу, любовь моя, тебя найду, где заблудился запах твой?". Душевно поется, даже задорно. Хочется пуститься в пляс под слова "я тебя найду и спрячу, а запах формалина введет в экстаз меня". Глубину переживаний усиливают женские припевки трубочкой сложенных губ "тю-тю, тю-тю". Ритм акцентируют гитара и клавишные. Под конец совсем осипший голос делится о своей любви к холодным как дождь трупам.
Уже после второй песни можно четко определить эстетику "торчевой" революции в музыке — на фонограмму, неотличимую от попсового оригинала, накладывается не менее похожий на оригинал голос, который, однако, поет о своем, наболевшем.
В третьем номере близняшка Линды поет о "мертвых мужиках" и их тихом "хочу", а ей все "мало, мало, мало". Холодок, дождик... Это будет ее "пятый труп", это... это... Ни черта разобрать невозможно! Дикция тут ни при чем, просто пластинка смикширована из рук вон плохо. Но для дела революции это не важно. Песни на компакте популярны до неприличия. Все и так знают слова наизусть, поэтому всегда достроят, домыслят самостоятельно.
Далее "Агата Кристи". Вернее ее революционный некровариант: "Давай вечером с тобой встретимся, будем землю вместе рыть". Крепкий мужчина, могильщик по призванию, предлагает малышке поделать вдох-выдох. Надрываться ни к чему — малышка три дня как умерла. Перерыв. Без лишнего надрыва засопело гитарное соло. По православному обряду хоронят на третий день. Малышка не дышит — черт с ней, пойдем поищем других трупиков и на их животиках сыграем в преферанс.
А вот и Сюткин с компанией — "Семь футов под землей". Сюткина отмикшировали получше, все слова разборчивы. Хотя могли смело и не микшировать, лейтмотив неизменен: "Ты глубоко от меня, копать еще мне два-три дня". Копать целых семь футов. Для чего? Для того, чтобы "откопав тебя, холодную обнять". Обнять тебя, любимую, на пятом участке кладбища в поздний час. Ромео холод не ни по чем, да и нам, благодарным слушателям, он не помеха — мы спляшем и согреемся. А Ромео греется собственным организмом, помогая себе похожим на собачий лай рыком. Классно. Милый сердцу аккордеон понятен и до боли знакома мелодия.
Незаметно подкралась седьмая запевка — комические куплеты. Под баян поем "частушки". Поем вместе. Уже выпили по стопке и развеселились еще больше:
Молотки стучат по гробу, забивая крышку,
А я милой отчего-то щекочу подмышки... — ведь милая, того самого, умерла как три дня и щекотки не боится. Можно позавидовать. Я щекотки боюсь.
В другой частушке кому-то больно писать. Почему ему больно писать? Да не писать, а мочиться. Потому, что он удовлетворил милую симпатичную девушку, смоченную формалином, и ему в одно место попал этот злосчастный формалин, теперь вот щиплет ужасно.
Кульминация — тридцать седьмая позиция Кама сутры. Хоть она и сложная, но не для трупа — тому все равно в какой позиции совокупляться. Делай с ним, что хочешь, крути-верти как душа пожелает.
Ну, что, дорогие слушатели-читатели, не утомились еще? Да даже если и утомились, то придется потерпеть, эстетика — дело тонкое, с первого раза на душу не ляжет, поэтому братья Торч настойчиво продолжают свой благородный труд. И я вместе с ними.
Поехала следующая, разгульная. По логике и прямодушно-музыкальной наводке, без стеснения от плагиата, некрофила из Чай-ф'а заловили зомби и тащат за собой: "А не спеши ты мне в спину стрелять, а к ней прилипла доска от гроба" и т. д.
"Не-кро-манс" под сладкоголосого Меладзе западает в душу. Нас, разгоряченных удалым плясом под народные частушки, охладит трогательная история о том, как сторож морга допустил ошибку, положив тебя, м-и-л-а-я и холодная, у батареи. Соответственно, тело стало разлагаться от тепла батареи (там градусов тридцать), а это уже чревато, так что как труп начинает то ли распадаться, то ли растекаться. По завещанию героя песни, погибшего или скончавшегося естественным путем, труп требовалось забальзамировать, но на него не хватило всего-то ничего — одного литра формалина. Аааа! Выходит, у батареи не милая, а милый! Вот он — долгожданный мотив сексуальных меньшинств.
Потом еще пару песенок, а под завязку — любимая отечественными братками мелодия из кинофильма "Профессионал" Эннио Морриконе. Герой признается, что остался один на один с "этим кошмаром", потому что сексуальное меньшинство, коих коего большинство, направилось слушать настоящих Меладзе, Агату Кристи, Сюткина, Расторгуева и девушку Линду. Еще чуть-чуть, и лирический герой братьев Торч покается в своем грехе — создании в российском (?) городе Могилеве в 1996 году этого музыкального кошмара. Нет, не покаялся.
Ну вот и все. Теперь — об обещанном осмеянии мещанства и пошлости массовой культуры с высоты чего-то.
С самого начала братья Торч находились в выгодной позиции: приблатненный гапак гопак отечественной попсы буквально напрашивался, чтобы его "опустили"! Ничего более убогого, чем украинский десант, высадившийся на поле российской блатоты, вообразить себе нельзя — эта музыка в три аккорда, эти тексты, эти сценические образа — ну что еще надо талантливому музыканту для талантливой пародии?
Казалось бы, все карты в руки. Бери этих титомиров и меладз за ворот и глумись над глупостью их текстов, убогостью музыкальных ходов, провинциальностью их художественного мышления. Вместо этого могилевские Торчи взяли и сохранили в девственном виде всю эту мутную эстетику. Но самое ужасное, на все это они наложили свои убогие текста, не менее жалкие, чем сам оригинал. Получилась попса в квадрате. Затем замикшировали все это на любительском уровне и получилась попса в кубе. Иными словами, пародия не удалась.
То, что не удалась, и ежу понятно. Почему не удалась — тоже очевидно: Торчи не менее провинциальны, чем сами "горячедесяточники". Поэтому дальше дурашливо-инфантильного и провинциального обмусоливания заморского чудного слова "некрофил" они не пошли. Некрофил — так, некрофил — эдак! Вот-те чудо-юдо заморское с гробами, формалином и моргами! А дальше-то что? Ну некрофил, а чо делать-то?
Интересно не "почему", а "зачем". Зачем Торчи полезли тягаться с меладзами? Ответ на этот вопрос тесно переплетается с рекомендацией приобрести диск, которую я дал своему читателю в начале статьи.
В самом деле, чего деньги транжирить? Ан не скажите! Если Есть такое эстетское, ни с чем не сравнимое чувство, которое называется злорадным удовольствием. Эдакое "Fleur du Mal", цветы зла Шарля Бодлера. Наслаждение отрицательным, убогим, жалким, некрасивым. О, с каким томлением я слушаю песни о "трех колбасках"! У меня мурашки бегут по коже от кривляния Моисеева, гримас Леонтьева, перьев на голове пухлого Керкорова! А бабушка советского рока? А бараний лик Капиталины Деловой, поменявшей фамилию в паспорте? А русская речь премьера? А детское личико президента? Такое удовольствие многого стоит.
Мы живем в эпоху гадкого постмодернизма, всеобщего осмеяния и пересмешничества. В первую очередь, это относится к европейским людям, которые на протяжении многих столетий в кровавых разборках растеряли напрочь всякий пиетет к собственным достижениям. В отличие, кстати, от американцев и азиатов. Первые преисполнены верой в доморощенные идеалы, которая уже завела Америку во мрак беспробудного соцреализма и дурашливой политкорректности. Вторым, азиатам, вообще никакой постмодернизм не грозит по жизни — в Азии все серьезно, хотя и лукаво. Тут тебе и иерархия ценностей, начальников, почитание старших, короче — полный порядок.
В российском человеке постмодернизм, как водится, принял гипертрофированные формы. Ты нашего человека хлебом не корми, дай над самим собой зубы поскалить (замечу в скобках, что это здорово — в этом залог нашего с вами исторического здоровья). Именно злорадное удовольствие и толкнуло Торчей на создание пародийного "шедевра". Не получилось. Но, как говорится, за попытку — спасибо!
](torrents/images/359210.jpg)